Неинформационная борьба с информационными потоками

С информацией, которая рассматривается государством как чужая и чуждая, тяжело бороться информацией же.

Поэтому на помощь вместо информационного пространства привлекают пространства виртуальное и физическое. Под последнее подпадают как физическая изоляция носителей чуждых взглядов (печально известная статья 58 в советское время), так и цензура, которая ставит чисто физические преграды распространению неправильной информации.

Вот примеры цензурной борьбы, целью которой было оградить советского человека то от «тлетворного влияния Запада», то от неправильных мыслей, то от неправильных людей:

      «Что касается практик последующей цензуры, то они включали в себя, в частности, принятие мер к тому, чтобы та или иная культурная продукция не попала в обращение (скажем, уже напечатанный тираж книги мог быть уничтожен, не дойдя до магазинов), а также изъятие продукции, уже находящейся в обращении: так, из 1900 экземпляров номера сельской газеты “Колхозник” от 6 октября 1934 года 1507 были конфискованы на сельской почте до того, как их успели распространить, а еще 300 экземпляров изъяты из киосков и у подписчиков. Однако оказалось, что еще 12 экземпляров уже были пущены на туалетную бумагу, 50 куплены “неизвестным гражданином” для оклейки стен, а 11 человек просто отказались возвращать газету. Все конфискованные экземпляры подлежали сожжению в районной цензуре, членам партии из числа подписчиков, не подчинившихся требованию о возврате газеты, был сделан выговор» (источник);

 

      «Кроме того, цензура пыталась свести к минимуму дополнительные смыслы, источником которых могло стать соседство иллюстрации и текста, не имеющих друг к другу никакого отношения. Карлит предупреждал районных цензоров о недопустимости повторения неприятного случая, произошедшего в одной местной газете, где “был помещен портрет героя китайского народа Мао-Дзе-Дуна, а сразу же под этим портретом была помещена маленькая заметка под заголовком: «Эпидемия холеры в Китае». Таким образом получилось политически неправильное и даже контрреволюционное сочетание”. Аналогичным образом, согласно одному источнику, цензоры в 1930-е годы были обязаны просматривать газетные страницы на просвет с целью предотвращать нежелательное наложение материалов. Так, в одном из номеров газеты “Труд” за 1937 год на одной странице был помещен портрет Сталина, а на обороте — изображение рабочего с молотом в руке. При взгляде на просвет могло показаться, что рабочий бьет Сталина молотом по голове»;

 

    «Несмотря на существование “обычной цензуры”, чья задача заключалась в ликвидации неордотоксальной культурной продукции, работа цензуры в сталинской России начала подчиняться весьма уникальному вторичному принципу. Цензура 1930-х годов не только стремилась оградить публику от еретической культурной продукции, но и пыталась сохранить контроль над интерпретациями продукции, допущенной к распространению в обществе. Более того, цензура ставила своей целью сведение всех потенциальных интерпретаций культурной продукции к единственной интерпретации и была поглощена искоренением самой возможности иных прочтений. В своей борьбе с полисемией сталинская цензура 1930-х годов оставила за собой бумажный след, не выявленный больше ни в одном другом обществе, включая авторитарные. В этом отношении она также отличалась от царской и ранней советской цензуры 1920-х годов. Вообще говоря, царская цензура также принимала меры к устранению двусмысленности, хотя в ином контексте и в существенно меньших масштабах».

Если фейки возникают, значит это кому-то нужно. Под фейком мы будем понимать привлечение элементов виртуального пространства, использование которых как информации ведут к искажениям разного рода. Любимая государством пропаганда как раз и является таким типом фейка.

В основе и в повседневной жизни любого государства лежит множество таких фейков. Сначала они возникают в политической борьбе, а потом закрепляются как истины, транслируемые учебниками. Приведем примеры такого рода. Их много, поскольку вся советская история во многом состоит из такого рода фейков, причем их можно обнаружить в любой временной точке. Эти фейки лучше откладываются в памяти и транслируются следующим поколениям, которые уже не имеют своих собственных воспоминаний о том периоде.
«Бегство Керенского из Гатчины в 1917 году» (худ. Георгий Шегаль, 1938)

Таким базовым историческим фейком, кроме вычеркивания фигуры Троцкого из революции 1917 года, было очень яркое для массового сознания событие — побег Керенского в женском платье. Как пишут сегодня: .

При этом у этой истории был аналог, хорошо сидевший в голове Сталина: . Как видим, этот сюжет был уже реализован в жизни, но другим человеком.

Все это технологии замены одного события другим, которое само войдет и закрепится в массовом сознании. Правда, одно из них реальное, другое — вымышленное. Сегодняшнее развитие технологий привело к возникновению так называемой экономики внимания, когда задачей является привлечение и удержание внимания массового сознания при переизбытке информации. История, как видим, работает с переключением внимания с реального события на вымышленное. То есть существует не только экономика внимания, но и история внимания. Вымышленное событие как бы более соответствует ожиданиям аудитории, поэтому выживает, а потом даже переходит на страницы учебников истории.

Таким «заменителем» был и рассказ о том, как в Зимнем было выпито все вино, а все имевшиеся вазы и сосуды загажены. Мнение историка: .

Эти вроде бы случайные манипуляции на самом деле были системными. Просто удивительно, как все отклоняющееся от принятого исторического канона удавалось отслеживать и тормозить. В первые годы существовала даже такая практика, о которой рассказывает Блюм. Ее можно обозначить как «самоцензурирование» библиотекарями:.

Систему создавала на нижнем уровне цензура, а на высшем ЦК и КГБ. Но что было правильным, а что неправильным? Сначала все силы были брошены на создание соответствующего «канона». А пока его не было, историю вовсе прекратили преподавать: .

Восстановили исторические факультеты только в 1934 году, когда с врагами разобрались в физическом, а не только в информационном пространстве. Вспомним также
высылку ученых 1922 года как потенциальных носителей других взглядов, которые могли по оценке власти занять негативную позицию и влиять на население. Деньги им с собой брать запрещалось, а список разрешенного имущества начинался с двух пар кальсон (см. тут, тут и тут).
«Философский пароход» — немецкое судно Oberbürgermeister Haken, доставившее высланных из Советской России ученых и представителей интеллигенции. В 1922 г. за границу теплоходами и поездами было выслано более 200 человек.

Вот что писал «добрый» Ленин: «

Мнение Троцкого было таким:

Среди высланных были Бердяев, Сорокин и Карсавин, а также Лосский, Франк, Ильин, Лапшин, Шестов, Степун, Вышеславцев, экономисты Кондратьев и Чаянов… Цифры расходятся, но это было от 160 до 300–400 человек (см. также подборку документов).

Книги цензурировались, а авторы высылались, поскольку они могли стать источником новых негативных коммуникаций о власти. Именно это, а не их прошлые статьи и книги беспокоили власть. История хороша, но современность любой власти ближе. Правда, потом высылаемые должны были понять, что им повезло, поскольку те, кто остался, попали в еще более серьезную ситуацию, с ними расправлялись уже не информационно, а физически: «.

Советская власть была изначально жестокой, потому что боролась она отнюдь не за идеологию, а за власть. А борьба за власть не знает границ. Власти ненавистны все, кто хочет ее отодвинуть от руля. Именно тогда была заложена матрица роли спецслужб, которая сохранялось на всем протяжении советской власти.

Осоргин вспоминал о допросах перед высылкой: «.

В письме Ленина после перечисления имен говорилось: «.

Еще раз подчеркнем, что высылаемые представляли потенциальную опасность, некоторые писали, к примеру, неправильные статьи в газетах, раздражавшие Ленина. Правда, статьи в газетах — это воздействие исключительно на интеллигенцию. Но значит, что именно эту аудиторию Ленин считал опасной для власти, раз сам составлял списки для высылки.

Любопытно, что некоторые из тех, кто выполнял указания вождей, в наше время переоценивали ситуацию, вплоть до рассуждений о том, что, может, к высылаемым или диссидентам следовало вовремя прислушаться. Вот как говорит сегодня Геннадий Вотрин, 20 лет отработавший в колонии для государственных преступников во времена Брежнева, где сидели Синявский и Даниэль, Ратушинская:

Получается, что мир нельзя было построить и удержать без помощи фейков, поскольку любые искажения действительности очень помогали его создателям. В Союзе больше следили за правильностью текстов, чем за правильностью жизни. Жизнь была вторична, главное, чтобы все говорили и писали так, как нужно.

В брежневское время от этой «правильной неправильности» стали отпадать разные составляющие. В основном это происходило в сфере литературы и искусства. Кстати, там, где в отличие от идеологии, люди голосовали рублем. Это касалось детской литературы, театра, кино… Шаг за шагом защитный экран распадался, и сквозь него стали проступать очертания чего-то иного, не очень приятного для Союза, поскольку он не выдерживал конкуренции с Западом.

И это становилось постепенно уже не контекстом, а текстом перестройки. Правда, перестройка не была интересна населению. Массовое сознание просто уходит за более активной своей частью. И только так можно сдвинуть ситуацию с мертвой точки.

Ципко справедливо подчеркивает: «.

С другими мозгами и на тот момент была интеллигенция. Именно она стала носителями иного нарратива, на который решили опереться со своими целями партийные функционеры во главе с Горбачевым. Если до этого партия своей пропагандой удерживала гранд-нарратив «Как хорошо в СССР», то внезапно и вдруг она переключилась на нарратив «Как плохо в СССР». Верхушка партийной номенклатуры, а не население, стала движущей силой перестройки.

Специалисты в сфере нарративной войны говорят: «.

Они же вводят понятие «вооруженного нарратива», определяя его следующим образом: «. То есть важна не критика чужого, а наличие своего собственного привлекательного нарратива.
Советский КГБ испугался реакции населения на французский фильм «Фантомас».

Когда его нет или он разрушен временем, то легко входят чужие нарративы. КГБ, например, взволновала реакция населения на фильм о Фантомасе (см. тут и тут). КГБ писал Шелесту, что подростки подражают этому герою, что приводит к нежелательным последствиям. В квартирах жителей в ночное время звучат телефонные звонки с угрозами от Фантомаса. Э. Андрющенко подчеркивает: «.

И перестройка, и Фантомас, — все они реализовывались в городе, в особой коммуникативной среде, где особенно сильны горизонтальные коммуникации между людьми, создающие в определенной степени единство массового сознания с одинаковыми реакциями на разные раздражители. Как пишет Солозобов: (см. тут, тут и тут).

Страна сильна своими нарративами, поскольку они формируют идентичность. Когда их нет, приходят чужие нарративы. Следовательно, и идентичность начинает формироваться чужая. Перестройка интересна такой реализованной моделью смены нарративов, осуществленной в больших масштабах. События тогда шли с большой скоростью, что лишало человека возможности рационального их осмысления.

Плампер Я. Запрет на двусмысленность: советская цензурная практика 1930-х годов
Кантор Ю. Ночь красных вождей. Как на самом деле брали Зимний дворец. Интервью
Доклад Председателя КГБ И.Серова на Политбюро о прошлом советского вождя
Блюм А. От неолита до Главлита
Окунев Д. От Сталина до Ельцина: как писали о революции в учебниках
Гусляров Е. Пассажиры философского парохода
Миронов В. «Философский пароход»: 95 лет назад началась депортация русской интеллигенции
Берлявский Л.Г. Депортация ученых из советской России в 1922 г.: уроки истории
Квакин А.В. Высылка интеллигенции в 1922-1923 годы: мифы и реальность
Как нас уехали
Макаров В.Г. Архивные тайны: интеллигенция и власть
Осоргин М. Как нас уехали
Петелин Г. «Диссидентов сейчас нет»: ветеран ФСИН — о работе в лагерях для политзаключённых во времена СССР
Ворсобин В. Философ, политолог Александр Ципко: Перестроить страну по китайскому пути нам помешала интеллигенция. Интервью
Cobaugh P. Narrative primer for understanding the power of narrative as the core tool of influence
Чем Фантомас испугал советский КГБ?
Война КГБ против Фантомаса
Андрющенко Э. КГБ против Фантомасов. Неизвестная война
Солозобов Ю. Город как «комбинационное оружие»
Солозобов Ю. Город как «комбинационное оружие». Окончание
Солозобов Ю. Город как деструктивный культ

© Почепцов Г.Г., 2019 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора

Источник: psyfactor.org