Никита Телиженко
В России официально зарегистрировано 3,93 млн душевнобольных (данные доклада Центра им. Сербского от 2020 года, статистика в нем собрана за 2019 год). Из них в стационарах содержится около 750 тыс. больных. Средний срок содержания человека в психбольнице составляет 63 дня, но в некоторых группах больных этот показатель достигает 88 дней. Подсознательно многие догадываются, что условия содержания людей в государственных скорбных домах оставляют желать лучшего. Но обычно эта часть российской жизни существует где-то на периферии сознания, как мусор под кроватью: если о нем не вспоминать, то его вроде и нет. Но время от времени вакуум молчания прорывается и сквозь щели начинают пролезать дикие подробности. Так было и с больницей Святой Софии — саратовским стационаром для душевнобольных. В начале года депутат местной облдумы Александр Анидалов сделал об этой клинике впечатляющее заявление. «Воздух спертый от стариков и вонючих памперсов и фекалий, обязанности санитаров с оплатой сигаретами исполняют подростки-дебилы, вместо лекарств — водка с феназепамом», — так описал Анидалов условия содержания пациентов. Корреспондент Znak.com отправился в Саратов, чтобы выяснить, насколько правдивы эти сведения.
Гиблое место
Перед выездом читаю отзывы об учреждении на сайте «Про докторов» и напитываюсь атмосферой безысходности.
«Три раза лежал в данной больнице. Мой диагноз шизофрения… Персонал абсолютно безразличен к пациентам. Для них вы просто […]. Я, к примеру, инженер с высшим образованием, младший сержант в запасе, не пью, не курю, не психовал. Но для персонала это все до фонаря. С медсестрами и медбратьями лучше вообще не разговаривать. Это может быть чревато тем, что […] просто даже за жалобу на свое самочувствие… Самое неприятное, что я уже четыре месяца жду выписку из этой больницы для получения инвалидности, которую они должны передать участковому врачу, и чувствую — ждать еще долго».
«Приехал добровольно на платной основе в наркологическое отделение, пробыл пять дней и понял, что мне там не выжить. Медперсонал не интересует твое здоровье. Вяжут к койке, издеваются, кричат. Когда сказал, что [у меня диагностированы] диабет и аденома, стали возмущаться, что я, дескать, аферист. Умолял поставить катетер. Вот такой был опыт выхода из запоя. Никому не советую».
«На платной основе привез свою маму, чтобы подобрали лечение, ночами плохо спала. Привез на своих ногах, дошла сама до второго женского отделения. Звонил, говорили, что все нормально. Через десять дней мама умерла. Разрешили посмотреть на нее за день до смерти. Что они ей кололи — не знаю. Не отдавайте своих родных в эту больницу».
Комментарии анонимные, авторов не найдешь, а пытаться что-нибудь выяснить официально бесполезно. Закон о защите персональных данных давно сделал чиновников от здравоохранения неприкасаемыми, и любая просьба прокомментировать лечение или состояние того или иного пациента упирается в формально законный отказ. Остается один выход — увидеть все своими глазами.
Старинное здание видело и лучшие временаНикита Телиженко / Znak.com
Сначала была идея устроиться в Софию на какую-нибудь техническую должность (были вакансии в пищеблок, например). Но уровень зарплат (всего 12 тыс. рублей в месяц) такой низкий, что интерес к вакансии вызывает подозрение у сотрудников. По телефону мне говорят, что опасаются лихих людей: за такие деньги в психбольницу пойдет работать разве что бывший зек или наркоман ради доступа к препаратам. Я не хочу, чтобы меня проверяли слишком тщательно: обычный поиск по имени и фамилии в «Яндексе» поставит крест на внедрении.
Поэтому я решаю заехать в клинику под видом больного. На скорую руку выдумываю историю о внезапно проявившихся суицидальных мыслях.
Выслушав мой рассказ про холодные серые волны Волги, которые завораживают и манят к себе, врач тут же вызывает санитара — крепкого мужика средних лет, Алексея Станиславовича. Едва переступив порог, Алексей достает длинный капроновый шнур для фиксации буйных из пакета с надписью «Вязка» (как позже выяснится, популярное здесь средство «лечения»).
— Ну че, вяжем?..
— Зачем? Он же сам пришел.
Врач задумчиво стучит о стол своим без устали звонящим телефоном. Санитар разочарованно прячет трос и протягивает мне драную розовую куртку фасона «унисекс».
Ну вот и все — теперь я пациент клиники Святой Софии, возможно, одной из самых печально известных психбольниц России.
Селфи перед приемомНикита Телиженко / Znak.com
Мое отделение располагается в большом кирпичном здании дореволюционной постройки. Фасад испещрен множеством трещин, но на лестничной клетке и в самом отделении — довольно свежий ремонт трехлетней давности. Обитатели дома скорби и медперсонал с нескрываемой гордостью рассказывают, что четвертое отделение является одним из лучших в больнице.
Хрусть — и пополам
Отделение предназначено для пациентов с шизофренией и рассчитано на 80 коек, из которых к моменту моей госпитализации занято 62.
«У нас никто не выходит. Хочешь прогуляться — проси разрешения у старшей медсестры. Она скажет, что тебе нужно сделать. Кто вас знает, еще разбежитесь…», — ориентирует меня на месте медсестра Наталья.
В любом случае, до беседы с лечащим врачом вновь прибывшие клиенты находятся в «группе риска»: выход на улицу им строжайше запрещен. По словам одного из пациентов, чтобы заслужить доверие, нужно неукоснительно соблюдать режим, вовремя пить таблетки, выполнять все поручения руководства и «не косячить». В противном случае период пребывания в больнице может быть продлен.
Но самое страшное для пациента — это критика больницы или пререкания с персоналом. Подчиняться здесь учат беспрекословно.
Часть помещений вполне сносно отремонтированаНикита Телиженко / Znak.com
«Делай все, что говорят, в залупу не лезь. Ну, если приключений хочешь — можешь попробовать. Будешь как вон тот», — мой сосед направляет палец на высокого худощавого мужчину с шиной на левой руке. По словам больного, руку бедолаге сломал тот самый санитар с тросом, Алексей Станиславович.
«У них вышла ссора. Сначала он санитара послал, а через пять минут мы на все отделение услышали, как треснула кость», — уверяет мой товарищ. Якобы это случилось в тот момент, когда санитар привязывал больного вязками к кровати.
Договорить нам не удалось — со стороны процедурной послышалась моя фамилия, звали на укол. Даже не поинтересовавшись, имеются ли у меня какие-либо противопоказания, сестра деловито вколола неизвестный препарат. Всего 15 минут, и ноги начали подкашиваться, сознание затуманилось, а воспринимать информацию стало попросту невозможно. Уйдя в палату, я упал на койку и тут же уснул.
Дичь
Сложно понять, сколько я находился в отключке, но проснулся, к своему удивлению, от детского голоса, доносящегося с соседней кровати. Там сидел пухлый ребенок с обесцвеченными волосами. На вид вряд ли старше 12 лет.
— Ты кто? И что тут забыл? — я не сразу понял, что дитя — не галлюцинация.
— Я Максим, лечусь. Бате *** отрезал! — с детской непосредственностью заявил ребенок.
— В смысле? Зачем?
— К мамке много лез! — пожал плечами пацан.
— Так что ты тут делаешь? Это же взрослое отделение.
— А у нас в «десятке» карантин, вот сюда и перевели.
Тут к нашему разговору подключился мой сосед по палате Сергей, шизофреник с 20-летним стажем.
«Да не слушай ты его, — авторитетно заявил Сергей. — Я с врачом разговаривал, ничего он никому не отрезал». Немного подумав, добавил: «Врачи успели, пришили все обратно».
После этого началось что-то невообразимое. Сергей сел на кровать к ребенку и предложил сделать ему массаж. Мальчик с энтузиазмом согласился, после чего Сергей начал разминать ребенка, называя его «поросеночком». Происходящее походило на прелюдию к противозаконной связи.
В какой-то момент мальчик повернулся к массажисту и потянулся к нему губами. Сергей оттолкнул ребенка и будто ошпаренный вскочил с кровати.
— Ты что, голубой?! — закричал он на всю палату.
— Да! — как ни в чем не бывало ответил пацан. — Иди сюда!
— Я педиков не люблю! — ошалело ответил Сергей.
— Ну и все тогда, не подходи ко мне! — мальчик внезапно вскочил с койки и с кулаками набросился на «массажиста», принявшись гонять его по всей палате.
Впоследствии оказалось, что Максим — не единственный несовершеннолетний во взрослом отделении. Во время моего визита там находились как минимум три подростка: двое 12-летних и один 15-летний сирота, воспитанник детского дома.
Окрестности клиникиНикита Телиженко / Znak.com
Как позднее рассказала мне замглавврача клиники Ирина Ивлеева, нахождение несовершеннолетних во взрослом отделении действительно является нарушением. Но десятое детское отделение психоневрологического диспансера, как и сказал Максим, было закрыто на карантин по коронавирусу и ветрянке.
Никакого законного выхода из ситуации не было, поэтому получилось то, что получилось: неконтролируемый разврат в исполнении людей, не способных нести за свои поступки ответственность.
«Гений поэзии и русского рэпа»
По большей части в «моем» отделении находятся люди с различного рода шизофреническими расстройствами. Но помимо действительно тяжелых случаев, в четвертое отделение можно попасть из-за семейной ссоры и просто за невинную шутку.
Андрей, саратовский предприниматель, попал на принудительное лечение после ссоры с женой, которая написала на него заявление. Во всяком случае, с его слов выходило именно так. Узнав, что я из Екатеринбурга, мужчина буквально расплылся в улыбке, выразил респект свердловскому рок-клубу и попросил при возможности передать привет Евгению Ройзману.
«Я на него подписан, блог смотрю, мы со своего бизнеса ежемесячно в его фонд на помощь детям со СМА отчисляем. Он крутой, пусть не останавливается!» — напутствовал Ройзмана Андрей.
По словам мужчины, в больнице он находится с марта. Попал сюда после нервного срыва. За это время уже побывал «на вязках» — это случилось после того, как он выразил недовольство сыплющимся на голову потолком. Но было это в другом, пятом отделении, по сравнению с которым условия в «четверке» поистине сказочные.
По словам мужчины, прежде он был кадровым военным, уволился из армии в 2015 году. Никогда бы не поверил Андрей, что окажется в психушке, но коварством и хитростью его упекла сюда жена, узнав о планах на развод.
Сосед Андрея по палате оказался рэпером по имени Кирилл. Он угодил в Софию в начале марта, а незадолго до этого в состоянии сильнейшего опьянения оказался в наркологичке, где неудачно пошутил над психиатром.
— А что за шутка? — интересуюсь я.
— В наркологии спросили, кто я такой, а я говорю: «Перед вами стоит гений поэзии и русского рэпа…» Ну, сразу же сюда и отправили, — смеется Кирилл.
По его словам, он до сих пор не знает, какой у него диагноз. Ни лечащий врач, ни заведующая ничего конкретного ему не говорят, а все лечение заключается лишь в приеме «сонников» — неизвестных отупляющих транквилизаторов.
— Я врачам говорю: «Вы же понимаете, что нарушаете клятву Гиппократа? Вы лечите здорового человека и уже месяц не говорите, от чего!» Но реакции нет, — пожимает плечами Кирилл.
По его словам, в последний раз выписку обещали на этой неделе, но лечащий врач ушел в отпуск, поэтому теперь сроки опять могут сместиться.
Учебная эвакуация больных из клиники. Регулярно проводится после каждого пожара в российских психбольницах с большим количеством жертвГУ МЧС по Саратовской области (архив)
Удивительно, но никто из пациентов в отделении не знает, когда закончится лечение. Несмотря на то, что при поступлении им обещают курсы на срок от 14 до 23 дней, многие находятся в лечебнице месяцами. Есть и те, кто не может выйти из отделения по три-четыре года.
Одна из санитарок призналась мне, что помимо «реальных» больных в лечебнице находятся те, от кого отказались родственники. Больше всего таких среди пенсионеров, которые доживают в Святой Софии свои дни или ждут очереди, чтобы перебраться в переполненный дом престарелых.
Кроме того, немалую часть пациентов составляют призывники. Чаще всего они настолько обдолбаны препаратами, что мало разговаривают и с трудом передвигаются. Но их легко определить по зеленым тапочкам. По их словам, чтобы попасть в психушку прямиком из саратовского военкомата, достаточно наличия татуировок.
Тем не менее, один из призывников заявил мне, что доволен местом, где находится в данный момент. «В «дурке» всяко лучше, чем на службе!» — заявил призывник.
Синяя таблетка
Лечебные процедуры заканчиваются в 22 часа. Люди самостоятельно, как по звонку, выстраиваются вдоль стены в очередь за «таблеточками». Что это за препараты, никто из пациентов не знает, лишь в самых общих словах: «успокоительные», «снотворные», «транквилизаторы». Мне, например, прописали некую синюю таблетку.
Немного подумав, я решаю, что эксперимент должен быть чистым, и глотаю ее.
После отбоя специально подготовленные пациенты наглухо закрывают окна во всем отделении. Делается это из соображений безопасности. Но с наступлением тепла местная котельная не перестала жечь топливо, и закрытые окна вкупе с отсутствующей в вековом здании вентиляционной системой превращают отделение в душегубку, где невозможно уснуть.
Я выхожу в коридор. Тут дежурит старый знакомый — Алексей Станиславович. Я жалуюсь на невозможность дышать. Санитар смотрит недовольно: «У нас есть государственное спецсредство, которое всем дышать помогает. «Вязки» называется. Хочешь попробовать?»
Над входной дверью — икона. Господь и все святые — отличные помощники в доме скорбиНикита Телиженко / Znak.com
Решив не искушать судьбу, я скрываюсь в палате и пытаюсь уснуть под саундтреки из балабановского «Брата-2», которые через колонку на репите слушают те же «особенные» пациенты из числа приближенных к администрации. Для них тут существуют определенные поблажки.
Наутро становится понятно, что моя синяя таблетка имеет длительное действие. Речь замедляется, движения затормаживаются. Период с 7 до 7:40 по ощущениям растягивается на три — четыре часа, а сфокусировать внимание хоть на чем-то просто невозможно. В голове начинают путаться имена, сложно даже вспомнить предельно простой маршрут по коридору до палаты. Всего за сутки я — здоровый в целом человек — начал превращаться в заторможенного клиента психушки. От такого стало не по себе.
Утреннюю порцию таблеток я решаю пропустить и спустя бесконечные полтора часа иду к заведующей отделением Ирине Карелиной, где и саморазоблачаюсь, заявляя, что являюсь журналистом.
Помощи ждать неоткуда
В администрации у меня поинтересовались, есть ли реальные жалобы на здоровье или все сказанное было выдумкой, и предложили написать объяснительную. После чего на место сразу же прибыла заместитель главврача Святой Софии Ирина Ивлиева.
Вопреки ожиданиям, она не только не устроила скандал, но и согласилась дать мне комментарий о происходящем в клинике. По ее словам, больница длительное время недополучает бюджетное финансирование, поэтому создать комфортные условия для больных весьма проблематично.
«Сюда и без вас комиссии одна за другой приезжают, — вздыхает Ивлиева. — В этом году сменили главврача, только-только все стало налаживаться — и тут вы. Своим визитом вы нас всех подставили!»
По словам замглавврача, с начала 2021 года в больнице наметились перемены к лучшему. Новое руководство активно работает и предпринимает меры, чтобы в условиях ограниченного бюджета хоть как-то улучшить состояние корпусов. В некоторых из них уже в этом году будет проведен ремонт, уверяет Ивлиева.
Применение «вязок» и травмы пациентов врач объяснила тем, что часть больных в силу своих расстройств могут везти себя агрессивно. Так получается, что фиксация шнуром остается одним из действенных способов обезопасить как сотрудников медицинского учреждения, так и других пациентов.
Позицию руководителя поддержала завотделением Ирина Карелина. Она выдвинула свою версию случая со сломанной рукой. Больной, говорит Карелина, слышал голоса в голове. А перелом он получил при нападении на санитара, который был вынужден защищаться. После инцидента пациенту была оказана своевременная медицинская помощь.
К версии потерпевших Ирина Анатольевна предложила отнестись скептически. «Кого вы слушаете, это больные люди, они ничего не понимают!» — объяснила Карелина.
Ситуацию с несовершеннолетними во взрослом отделении Ивлеева объяснила загруженностью площадей и карантинными мерами.
«Сдавшемуся» корреспонденту Znak.com проводят небольшую экскурсию по самым приличным частям больницыНикита Телиженко / Znak.com
«Наша клиника — единственная на несколько областей, люди едут отовсюду. Всем им государственная больница обязана оказывать необходимую помощь, — добавила замглавврача. — Для развития больницы на современном уровне, чтобы условия содержания пациентов не вызывали нареканий, в первую очередь нужны деньги. А их нам может дать только государство. Идут разговоры о концессии, о том, чтобы отдать все это частникам… Но это глупости. Ни один бизнес такое учреждение не вытянет».
Саратовская областная психиатрическая больница Святой Софии (известная также как «Алтынка») — крупнейшее медицинское учреждение психиатрического профиля города Саратова и Саратовской области. Девять лечебных корпусов располагаются в старинных зданиях постройки 1904–1910 годов. Клинический городок имеет общую площадь в 40 га и находится у подножия горы Алтынной (отсюда и народное название).
В своем составе больница имеет 19 стационарных отделений: семь общих, четыре наркологических, детское, подростковое, геронтологическое, психотуберкулезное, стационарное судебно-экспертное отделение, провизорное, отделение неврозов, отделение кризисных состояний. Ежегодно на стационарное лечение в больницу поступает свыше 8 тыс. пациентов.
Кроме того, в состав больницы входят два амбулаторных диспансерных отделения (психиатрическое и наркологическое), отделение медико-социальной реабилитации и дневной стационар на 30 мест. Ежедневный прием амбулаторных подразделений составляет порядка 300 человек.
По завершении разговора Ирина Ивлиева рассказала, что о проблемах Святой Софии знают «на самом верху», а о ситуации в больнице не раз писали в местных СМИ. Но ждать помощи и денег на модернизацию лечебного учреждения не приходится, уверена замглавврача.
«Собака лает — караван идет… Максимум, чего можно ждать после публикации вашего материала — новых проверок. Или для вида отправят в отставку главного врача, которая только-только начала решать копившиеся десятилетиями проблемы…», — расстроенно подытожила врач.
«Госпитализация — исключительный случай»
Прокомментировать свой личный опыт я попросил Михаила Перцеля, главного внештатного психиатра Свердловской области, человека, разбирающегося в теме, но не имеющего отношения к саратовскому региону.
Перцеля мой рассказ крайне удивил.
«Я работал и в советской психиатрии и в перестроечное время, продолжаю работать сейчас. Уровень прошлых лет и современность — это небо и земля! Сегодня в России применяются все самые современные методики и препараты. Те же лекарства, которыми лечат людей в Америке, доступны и у нас», — говорит специалист.
По словам психиатра, госпитализация — исключительный способ лечения, применяется она лишь в особо тяжелых случаях. В основном профилактика осложнений ведется амбулаторно. Но даже если человека госпитализировали, лечение редко превышает несколько недель — лишь при особо тяжелых проявлениях болезни.
Широко жил пациент Телиженко…Никита Телиженко / Znak.com
Психиатрия, считает Перцель — это единственное направление медицины, где к человеку сохраняется гуманистический подход, врачам небезразлична личность человека, его переживания, цели и чаяния. Психиатры с пациентами всегда разговаривают и искренне хотят помочь — а такого, сожалеет мой собеседник, больше нет ни в одной медицинской сфере.
Как власти Петербурга выгоняют из пансионата 300 пенсионеров с деменцией. Репортаж Znak.com
«Применение спецсредств — это исключительная мера, возможная лишь при острых фазах психического расстройства. Но причины использования «мягкой фиксации» должны быть обоснованы и записаны соответствующим образом.
«Просто так, по воле санитара, спецсредства не применяют, — говорит Перцель. — Во многом все зависит от администрации конкретных лечебных учреждений, позиции минздрава региона и общей специфики. Если так не лечат у нас, в Свердловской области, то это не значит, что в других регионах то же самое».
Поддержи независимую журналистику
руб.Сделать регулярным (раз в месяц)Я согласен с условиямиОплатитьУсловия использования
Источник: